«Я — это Ты, а Ты — это я»
есть ли нирвана в иудаизме, христианстве и исламе — и как туда попасть?
Среднестатистический миллениал практикует йогу и медитацию, а не зикр, иисусову молитву или созерцание каббалистического древа сфирот. И, возможно, зря, ведь цель этих практик, а иногда и содержание, не так сильно отличаются друг от друга, как может показаться на первый взгляд.
Мария Ефимова
Востоковед Мария Ефимова рассказывает о том, как мистики монотеистических религий работали с собственным сознанием, созерцали нетварный свет и переживали смерть эго в воссоединении с Богом.
В стихотворении из романа «Жизнь насекомых» Виктора Пелевина есть такие слова: «Не оберешься бед, если в КГБ поймут, что ты круг ослепительно яркого света, кроме которого во Вселенной ничего никогда не было и нет».
Эти строки похожи на наставление для советского психонавта, но могут служить и кратким описанием мистического опыта.
Эти строки похожи на наставление для советского психонавта, но могут служить и кратким описанием мистического опыта.
Сегодня такой опыт у нас ассоциируется в первую очередь с буддийской медитацией, которая стала стандартом духовного искания среднестатистического миллениала. Ее практикуют студенты и домохозяйки, топ-менеджеры и фрилансеры, фанаты научной картины мира, которых нейронаука убеждает в пользе этой практики для когнитивных способностей или при избавлении от аддикций, и нью-эйджеры, посещающие ретриты в надежде «сигануть в нирвану».
Интерес к духовности индо-буддийского региона сначала возник в среде европейской аристократии в XIX веке, а с середины XX века — с распространением идеологии нью-эйдж и соответствующего рынка «духовных услуг» — постепенно стал массовым на Западе.
Нью-эйдж говорит нам о возможности универсального трансперсонального переживания — выхода за пределы собственной личности и проникновения в высшую безличную реальность.
Для этого предлагаются синкретические, часто искаженные или придуманные заново формы верований и практик.
Нью-эйдж говорит нам о возможности универсального трансперсонального переживания — выхода за пределы собственной личности и проникновения в высшую безличную реальность.
Для этого предлагаются синкретические, часто искаженные или придуманные заново формы верований и практик.
Йога и медитация, основанная на концентрации, — самое безобидное, что есть в этом наборе. В своем секулярном виде они давно стали частью имиджа comme il faut современного человека, его «таблетками от стресса» и элементом стандартного ЗОЖ-набора. Однако немало и тех, кто считает эти практики частью своей духовной жизни и внутренне согласен с «законом кармы».
В то же время географически и исторически близкие нашему региону религии откровения — иудаизм, христианство, ислам — оказались гораздо менее привлекательны для индивидуальной духовной практики. Согласно исследованиям, чем моложе человек, тем он менее религиозен. Что означает как раз отказ отождествляться с этими традиционными конфессиями, но не атеизм как таковой.
Традиционные официальные религиозные институты выглядят для поколений Y и Z либо слишком отсталыми, либо слишком репрессивными, либо ассоциируются исключительно с внешней ритуальностью. Либо всё это сразу.
В то же время географически и исторически близкие нашему региону религии откровения — иудаизм, христианство, ислам — оказались гораздо менее привлекательны для индивидуальной духовной практики. Согласно исследованиям, чем моложе человек, тем он менее религиозен. Что означает как раз отказ отождествляться с этими традиционными конфессиями, но не атеизм как таковой.
Традиционные официальные религиозные институты выглядят для поколений Y и Z либо слишком отсталыми, либо слишком репрессивными, либо ассоциируются исключительно с внешней ритуальностью. Либо всё это сразу.
фрагмент одной известной фрески
Современному человеку близка идея безличной высшей реальности, поэтому он скорее скажет «Вселенная», чем «Бог».
Кроме того, буддизм изначально сделал ставку на индивидуальную психотехническую практику. Уделяя огромное внимание психокосму (и даже осмысляя его через Вселенную), эта система смогла включить тончайшим образом разработанную теорию психики и сознания, что в нашем сверхпсихологизированном нервном мире крайнего индивидуализма оказалось весьма востребованным. Как и установка на транквилизацию, характерная для буддизма.
Кроме того, буддизм изначально сделал ставку на индивидуальную психотехническую практику. Уделяя огромное внимание психокосму (и даже осмысляя его через Вселенную), эта система смогла включить тончайшим образом разработанную теорию психики и сознания, что в нашем сверхпсихологизированном нервном мире крайнего индивидуализма оказалось весьма востребованным. Как и установка на транквилизацию, характерная для буддизма.
Религии откровения даже у образованных (но не имеющих знаний в области религиоведения) людей нередко ассоциируются с наивным антропоморфизмом. А получить специальные знания о том, что Бог авраамических религий — не просто «большой человек» (а то и «большой начальник»), им, в общем-то, неоткуда, так как у традиционных религиозных институтов плоховато с PR в этой аудитории. В то же время людям нравятся концепции типа буддизма, где вопрос о боге, как говорит нам буддолог Е. А. Торчинов, вынесен за скобки «как архитектурное излишество».
пентаграмма под всевидящим оком меж римских колонн
Религии откровения в своих мейнстримовых проявлениях, напротив, как правило, всегда поощряли коллективные практики и уделяли гораздо больше внимания социальному регулированию, моральным запретам или изучению священных текстов, чем обучению верующих тонкой работе с собственным сознанием.
Опыты отшельников, где следы такой работы отчетливо видны, категорически не рекомендовались к использованию массами как опасные. Кроме того, официальные институты часто недоверчиво смотрели на мистико-аскетические секты, подозревая их в ереси.
Нирвана откровения
И всё-таки медитативные и экстатические практики, которые христианский теолог Фома Аквинский назвал cogito dei experimentalis — экспериментальным богопознанием, всегда существовали внутри авраамических религий, ведя за пределы привычного мира — к единственно «реальной реальности».
Марка посвященная 700-летию со дня рождения Фомы Аквинского
Американский философ и психолог Уильям Джеймс в знаменитой книге «Многообразие религиозного опыта» утверждал, что корни религиозной жизни, как и ее центр, мы должны искать в мистических состояниях сознания, где человек получает доступ к глубинным пластам своей психики. Иными словами, не только условная медитация возникла из религии, но и религия во многом возникла из условной медитации — контакта человека с сознанием и бессознательным.
Насколько мистический опыт в своем предельном выражении универсален, судить научными методами невозможно. Разве что когда-нибудь нейрофизиологи смогут поймать новоиспеченного Будду и сравнить его мозг с мозгом суфия на последней «стоянке» его мистического пути.
Насколько мистический опыт в своем предельном выражении универсален, судить научными методами невозможно. Разве что когда-нибудь нейрофизиологи смогут поймать новоиспеченного Будду и сравнить его мозг с мозгом суфия на последней «стоянке» его мистического пути.
Пока же мы можем судить об этом пути только по оставленным описаниям. А здесь многое определяется языком этого описания, который, в свою очередь, часто является языком соответствующей религиозной доктрины. Синхронизация личного опыта с доктриной, с одной стороны, могла быть гарантией сохранения мистиком или целым религиозным направлением легитимного статуса. С другой стороны, усвоенные культурные паттерны могли вполне естественным образом становиться частью мистического опыта и его интерпретации.
Так, некоторые восточнохристианские мистики свидетельствуют, что в процессе умного делания им открывался внутренний смысл догмата о Троице, который, разумеется, не становился объектом медитации у представителей других традиций.
В современной гуманитарной науке принято подчеркивать, что нет никакой универсальной «мистической религии», что нельзя отождествлять мистицизм с пантеизмом и что каждый отдельный мистик был верным сыном своей традиции. Но за различиями и в самих практиках, и в их концептуализации отчетливо видны черты сходства.
Так, некоторые восточнохристианские мистики свидетельствуют, что в процессе умного делания им открывался внутренний смысл догмата о Троице, который, разумеется, не становился объектом медитации у представителей других традиций.
В современной гуманитарной науке принято подчеркивать, что нет никакой универсальной «мистической религии», что нельзя отождествлять мистицизм с пантеизмом и что каждый отдельный мистик был верным сыном своей традиции. Но за различиями и в самих практиках, и в их концептуализации отчетливо видны черты сходства.
Все религиозные психотехники придуманы для того, чтобы соединить человека с Абсолютом, так как в обычном своем состоянии человек туда попасть не может. То ли из-за забвения истинной реальности и плененности иллюзией, то ли из-за грехопадения, но в любом случае между ними пропасть.
Для религий откровения искомое состояние — это всегда результат соединения или синхронизации двух воль — человека и Бога, который как бы делает последний шаг навстречу. Совпадут ли они до полного слияния — вопрос всегда дискуссионный, — не для тех, кто занимается мистической практикой, но скорее для тех, кто ее изучает по оставленным неоднозначным свидетельствам.
Концепту нирваны (что на санскрите означает «прекращение, уничтожение, угасание») в суфийском богопознании условно соответствует состояние фана — «самоуничтожения», полного растворения индивидуальности, «ухода в Бога». Известный представитель «опьяненного» суфизма Абу Язид аль-Бистами говорит по этому поводу:
«Я есть Я, и нет Бога, кроме Меня».
А еще: «Ты — это я, а я — это Ты».
«Я есть Я, и нет Бога, кроме Меня».
А еще: «Ты — это я, а я — это Ты».
Как пишет российский востоковед
А. В. Смирнов в книге «Великий шейх суфизма»: «.речь не идет о слиянии с недифференцированной реальностью, скорее человек, предающийся интуитивно-созерцательному познанию, «превращается в «око» Бога, которым Тот созерцает Себя через мистика, остающегося (онтологически) нетождественным Богу».
В исламоведении когда-то существовала точка зрения, что концепция «суфийской нирваны» заимствована из индуистской традиции адвайта-веданты и буддизма.
Сейчас такая точка зрения считается маргинальной.
А. В. Смирнов в книге «Великий шейх суфизма»: «.речь не идет о слиянии с недифференцированной реальностью, скорее человек, предающийся интуитивно-созерцательному познанию, «превращается в «око» Бога, которым Тот созерцает Себя через мистика, остающегося (онтологически) нетождественным Богу».
В исламоведении когда-то существовала точка зрения, что концепция «суфийской нирваны» заимствована из индуистской традиции адвайта-веданты и буддизма.
Сейчас такая точка зрения считается маргинальной.
Но параллели всё-таки напрашиваются. Неслучайно у единоверцев возникали претензии к ранним суфиям с их скандальными высказываниями, ставящими под сомнение общую для авраамических религий идею абсолютно трансцендентного Бога. Поэтому позднему суфизму пришлось философски решать эту проблему. И сделано это было довольно изящно: трансцендентный Бог и тварный мир стали двумя противоположными сторонами единства, внутри которого стал возможным опыт unio mystica — мистического единения.
Как может тварь соединяться с творцом? И если это происходит, то как творец может оставаться трансцендентным?
Как может тварь соединяться с творцом? И если это происходит, то как творец может оставаться трансцендентным?
На эти вопросы под угрозой отлучения от церкви приходилось отвечать и последователям исихазма («исихия» с греческого переводится как «покой, тишина», что говорит о медитативной природе этой практики). Восточнохристианский мистицизм, в отличие от западнохристианского, выделился в хорошо разработанное направление, на которое западные христиане смотрели в лучшем случае иронично, считая, что главное занятие исихастов — «созерцание пупа».
Византийский богослов XIV века Григорий Палама, систематизировавший опыт исихазма, философски преодолел пропасть между человеком и Богом с помощью понятия нетварной энергии, которое ввели еще отцы церкви. Мистик, вдохновленный Святым Духом, в своей медитативной практике может сподобиться видения нетварного света, с которым станет одной природы «в будущем веке».
Византийский богослов XIV века Григорий Палама, систематизировавший опыт исихазма, философски преодолел пропасть между человеком и Богом с помощью понятия нетварной энергии, которое ввели еще отцы церкви. Мистик, вдохновленный Святым Духом, в своей медитативной практике может сподобиться видения нетварного света, с которым станет одной природы «в будущем веке».
В еврейском мистицизме — каббале и хасидизме — соединение человека с Богом происходило как через созерцание Абсолюта (или Бесконечного — Эйн-Соф — безличного «Бога в себе» и «для себя»), так и через экстатические практики.
Известный исследователь еврейского мистицизма Гершом Шолем утверждает, что концепт двекута (или «приклеивания» к Богу) как нельзя лучше подчеркивает онтологическую пропасть, разделяющую человека и Бога и остающуюся даже в самых сокровенных опытах еврейских мистиков. Эта пропасть может быть преодолена лишь при «окончательном исправлении» мира, когда произойдет его полное слияние с Богом. Но мистик может добиться приближения к нему и принять участие в этом исправлении, максимально отказавшись от своего эго и «синхронизировав» собственную волю с божественной.
Если посмотреть на разные традиции с их психотехниками, то можно заметить в них два типа (или два уровня) взаимодействия с высшей реальностью, которая предстает то как личностное, то как безличностное начало.
Известный исследователь еврейского мистицизма Гершом Шолем утверждает, что концепт двекута (или «приклеивания» к Богу) как нельзя лучше подчеркивает онтологическую пропасть, разделяющую человека и Бога и остающуюся даже в самых сокровенных опытах еврейских мистиков. Эта пропасть может быть преодолена лишь при «окончательном исправлении» мира, когда произойдет его полное слияние с Богом. Но мистик может добиться приближения к нему и принять участие в этом исправлении, максимально отказавшись от своего эго и «синхронизировав» собственную волю с божественной.
Если посмотреть на разные традиции с их психотехниками, то можно заметить в них два типа (или два уровня) взаимодействия с высшей реальностью, которая предстает то как личностное, то как безличностное начало.
Эйн-Соф
